Джиндибел возбужденно откликнулся:
– Чтобы ни произошло, мы не пропадем, Первый Спикер. Это могло бы произойти лишь в том случае, если бы Анти-Мул продолжал бы незаметно подкапываться под нас. Но теперь мы знаем о их существовании. Мы больше не действуем вслепую. Если мы, Спикеры, сможем работать сообща, то на следующем заседании Совета начнем контратаку.
– Но я звал отнюдь не из-за Тревиза, – сказал Первый Спикер. – Я начал с него потому, что это дело казалось мне личным поражением. Я плохо проанализировал ситуацию. Я ошибся, поставив личное над общей политикой и прошу извинить меня за это. Есть еще кое-что.
– Более серьезное, Первый Спикер?
– Более серьезное, Спикер Джиндибел. – Первый Спикер вздохнул и забарабанил пальцами по столу, в то время как Джиндибел терпеливо стоял перед ним и ждал.
Наконец, Первый Спикер сказал очень мягко, как если бы ожидал взрыва:
– На чрезвычайном заседании Совета, созванном Спикером Деларме…
– Без вашего согласия, Первый Спикер?
– Для того, что она хотела, достаточно было согласия трех Спикеров, не включая меня. Так вот, на этом заседании, вы были обвинены, Спикер Джиндибел, в неспособности занимать пост Спикера, и вы должны предстать перед судом. Впервые за три столетия закон об импичменте коснулся Спикера.
Джиндибел поинтересовался, стараясь скрыть волнение:
– Надеюсь вы не голосовали за обвинение?
– Нет, но я оказался в одиночестве. Все остальные проголосовали единогласно – десять против одного – за обвинение. Вы знаете, что для импичмента требуется восемь голосов, включая Первого Спикера, или десять – без него.
– Но я не присутствовал.
– Вы и не могли присутствовать.
– Я мог бы защищаться.
– Не на этой стадии. Прецедентов было мало, но они ясны. Ваша защита будет на суде, который состоится, естественно, как можно скорее.
Джиндибел опустил голову и задумался. Затем он сказал:
– Это не очень огорчает меня, Первый Спикер. Я думаю, ваш первоначальный инстинкт был верным. Дело Тревиза превыше всего. Я не могу просить об отсрочке суда на основании этого?
Первый Спикер поднял руку.
– Я не осуждаю вас за то, что вы не поняли ситуацию, Спикер. Импичмент – явление столь редкое, что я сам был вынужден просмотреть законные процедуры. Ничто не предшествует суду. Мы вынуждены идти прямо в суд, отложив все остальные дела.
Джиндибел уперся кулаками в стол и наклонился к Первому Спикеру.
– Вы это всерьез?
– Таков закон.
– Закон не может быть поставлен на пути явной, существующей опасности.
– Для Совета, Спикер Джиндибел, явная и существующая опасность – вы! Нет, послушайте меня. Закон, обосновывающий это, опирается на убеждение, что нет ничего более важного, чем возможность коррупции или злоупотребления властью со стороны Спикера.
– Но я не виновен ни в том, ни в другом, Первый Спикер, и вы это знаете. Это дело – личная месть со стороны Спикера Деларме. Если и есть злоупотребления властью, то только с ее стороны. Мое преступление в том, что я никогда не искал популярности – это я признаю – И мало обращал внимания на дураков, которые достаточно стары, чтобы выжить из ума, но достаточно молоды, чтобы иметь власть.
– Вроде меня, Спикер?
Джиндибел вздохнул.
– Ну вот, опять я сказал не то. Я не имел в виду вас, Первый Спикер. Ладно, пусть будет немедленно. Хоть завтра. Даже лучше – сегодня вечером. Освободимся от него и перейдем к делу Тревиза. Мы не имеем права ждать.
– Спикер Джиндибел, мне кажется, что вы не до конца поняли ситуацию.
Перед нами обвинение, а нас только двое. Убедить никого не удастся. В любом случае вы будите осуждены! И тогда вы уже не будете членом Совета и ничего более не скажете в общественной политике. Вы, в сущности, даже не сможете голосовать на ежегодном собрании Ассамблеи.
– И вы ничего не сделаете, чтобы предотвратить это?
– Я не могу. Я буду провален единогласно, и тогда мне останется только уйти в отставку, что, я думаю, порадует Спикеров.
– И Первым Спикером станет Деларме?
– Это более чем вероятно.
– Но этого нельзя допустить!
– Поэтому я буду голосовать за ваше осуждение.
Джиндибел глубоко вздохнул.
– Все равно, я требую немедленного суда!
– Вам нужно время, чтобы подготовить свою защиту.
– Какую защиту? Они ведь не станут ничего слушать. Немедленный суд!
– Совету нужно время, чтобы подготовить свою защиту и свое дело.
– Дела у них нет, да они его и не хотят. Они уже осудили меня в своих мыслях, больше ничего не требуется. В сущности, они скорее осудят меня завтра, чем послезавтра, и сегодня вечером скорее, чем завтра. Предложите им это.
Первый Спикер встал. Они смотрели друг на друга через стол.
Шандисс спросил:
– Почему вы так торопитесь?
– Дело Тревиза не может ждать.
– Когда вы будете осуждены, я останусь беспомощным против объединившегося Совета, что мы можем сделать?
Джиндибел громко прошептал:
– Не бойтесь! Несмотря ни на что, я не буду осужден!
– Вы готовы, Янов? – спросил Тревиз.
Пилорат поднял голову от книги.
– Вы имеете в виду – к прыжку, дружище?
– Да. К гиперпространственному прыжку.
Пилорат сглотнул.
– Но вы меня уверили, что в нем нет ничего неприятного. Я знаю, что бояться глупо, но мысль, что я уменьшусь до нематериального тахиона, который нельзя даже увидеть и определить…
– Ну, Янов, это же отличная вещь! Клянусь честью! Прыжком пользуются уже двадцать две тысячи лет, но я никогда не слышал хотя бы об одном роковом случае в гиперпространстве. Мы можем попасть из гиперпространства в неподходящее место, но тогда несчастный случай произойдет в космосе, а не в то время, когда мы состоим из тахионов.